[Rexia]

Весна. Потянуло на лирику, романтику, изучение радужных далей стеклянными глазами, чириканье наглых птичек за окном и цветы. Пока сох легкомысленный (по случаю) маникюр, вспоминала стихотворения, в которых упоминался бы хоть какой-нибудь цветок. Навскидку выжала из памяти 7, три из которых - одного автора. И множество побочных рифмоконструкций, а-ля She was a window flower, He - a winter breeze (с) Фрост, в которых родовая принадлежность цветка не обозначена. Цветок и всё тут. Для разнообразия синий, красный, и тому подобное. Стихи о розах отметала сразу, поскольку почти все они довольно избитые.

Получившийся букет решила выложить тут для вас, предварительно урезав количество припомненных творений Гумилева до 1.

С него и начну. Да, мне не чужд фаворитизм. И патриотизм тоже.

Разве не восхитительно:

Я счастье разбил с торжеством святотатца,
И нет ни тоски, ни укора,
Но каждою ночью так ясно мне снятся
Большие, ночные озера.

На траурно-черных волнах ненюфары,
Как думы мои, молчаливы,
И будят забытые, грустные чары
Серебряно-белые ивы.

Луна освещает изгибы дороги,
И видит пустынное поле,
Как я задыхаюсь в тяжелой тревоге
И пальцы ломаю до боли.

Я вспомню, и что-то должно появиться,
Как в сумрачной драме развязка:
Печальная девушка, белая птица
Иль странная, нежная сказка.

И новое солнце заблещет в тумане,
И будут стрекозами тени,
И гордые лебеди древних сказаний
На белые выйдут ступени.

Но мне не припомнить. Я, слабый, бескрылый,
Смотрю на ночные озера
И слышу, как волны лепечут без силы
Слова рокового укора.

Проснусь, и как прежде уверенны губы,
Далеко и чуждо ночное,
И так по-земному прекрасны и грубы
Минуты труда и покоя.

«Мистические сумерки» Верлена сами по себе - букет.

Воспоминание с Вечерней Мглой
Дрожит и рдеет в раскаленной дали
Надежд, уже подернутых золой,
Чьи племена все дальше отступали,
Стеной вставая, что цветы заткали,
- Тюльпан, вербена, лилия, левкой, -
Виясь вокруг решетки вырезной
Подобием таинственной вуали,
И душным ядом, сладостным вначале,
- Тюльпан, вербена, лилия, левкой, -
Топя мой дух, и мысли, и печали,
В огромное томление смешали
Воспоминание с Вечерней Мглой.

Ки-Но Томонори. Хризантемы. Излюбленный мотив японских поэтов.

Я свиданья ждала,
хризантемами в поле любуясь,
и цветы вдалеке
мне казались уж не цветами -
рукавами одежд белотканых...

Мятежный Лорка в этом стихотворении-шепоте почему-то звучит совершенно по-особому. Или это сугубо личное...

Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая!

И наконец, отнюдь не весенняя грусть от Хуана Рамона Хименеса. Того, слова которого вынесены в эпиграф 451 по Фаренгейту: «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек». До сих пор трудно поверить, что один человек может мыслить в таких разных тональностях.

Щемящие сумерки позднего лета
и дом по-осеннему пахнет мимозой...
а память хоронит, не выдав секрета,
неведомый отзвук, уже безголосый...

Вдоль белых оград, как закатные пятна,
последние розы тускнеют лилово,
и слышится плач - далеко и невнятно
...забытые тени зовут из былого...

И чье-то мерещится нам приближенье,
а сердце сжимается вдруг поневоле,
и в зеркале смотрит на нас отраженье
глазами чужими и полными боли...

Любая весна когда-то кончается...